Татьяна Латукова. Ведьма в лесу (Ведьма 1.0)

57. Рассвет над городом

Бирман уверенно управлял машиной, держась за руль одной левой рукой. Правой он вытащил из-за уха сигарету и ловко прикурил ее. А я думала, он не курит.

– Одну стрельнул. Больше не буду. Раз уж сорвался, теперь главное до пачки в день не дойти.

– Что случилось-то?

– Твой Герочка скоропостижно скончался.

Я осмысливала фразу несколько секунд. Еще несколько всматривалась в своего спутника, решая, не было ли сказанное какой-то замысловатой шуткой. Слишком уж легкомысленно, слишком поверхностно было сказано. С минуту я размышляла о превратностях судьбы. И только потом до меня дошло, что еще один человек заплатил жизнью за роскошь пообниматься со мной. Как там звали царицу, что любовников сбрасывала в пропасть? Очень милостивая была женщина. Получил – заплатил. Все честно. И безотлагательно.

Все мои тренировки, диеты, танцы, которые казались мне такими важными и значимыми, нужны были только ради того, чтобы кто-то свел счеты с Герой. Я выманила лысого толстяка на свет из неизвестности. И убила. Предъявила счет и заставила оплатить по самой высокой ставке.

– Рита? Ты поняла?

Что тут не понять? Интересно, он сам не боится со мной по ночному городу рассекать? Посмотрю поласковее, и милый дядюшка нанесет удар откуда-то из-за моей спины. Роковая женщина. В натуре.

От почти невыносимой мысли перехватило дыхание. Кирилл. Я словно наяву представила себе его несимметричные, но такие милые черты лица и карие глаза, лучащиеся восхищением и любовью. Я знала, что его не выписывают из-за того, что так ментам легче его контролировать и охранять. Но могут ли два охранника спасти журналиста, если два подразделения ментов не спасли Геру?

– Кирилл в больнице?

Я постаралась, чтобы голос прозвучал спокойно.

– Нет. С позавчера в Особняке. Я его видел вчера, с ним все хорошо.

Я уставилась в темное окно, за которым мелькали картинки ночной жизни. Яркие витрины, рекламки, подсветки и уличные фонари скадывались в цветную мельтешащую мозаику, и я пыталась угадать в ней подсказку, намек на то, что сулит мне будущее. Ничем не хуже, чем гадать на кофейной гуще. Даже лучше. В плавающих огоньках можно увидеть намного больше, чем в грязнойкляксе. Главное – хотеть увидеть. Я не видела ничего. Только одну неприглядную реальность.

– Не хочешь ещё что-нибудь спросить?

Я пожала плечами. Я хочу спросить. Почему женщина, которая меня родила, бросила меня так жестоко? Почему мужчина, которого я называла отцом, отказался от меня так легко и спокойно? У тебя есть ответы, Бирман? Вряд ли они хоть у кого-то есть. А остальное… буду я знать, не буду – какая разница.

Не дождавшись ответа, Сергей сам начал рассказывать:

– Вам за столик принесли вино. То самое. Отравленное. Мы зациклились на приходе Френда, и никто не задумался, как и откуда появилось это вино. Я решил, что это выбор Геры. А Гера, наверное, думал, что это ваш заказ. Официантка по имени Фаина устроилась к Сэму неделю назад, почти одновременно с тем, как ты начала танцевать. И после того, как она разлила вино за вашим столиком, она спокойно ушла. Устроилась она на работу по фальшивым документам, но пальчики её остались. Будем искать.

На мгновение я представила себе, что это я разливаю смерть по красивым бокалам на тонкой ножке. Такое это сладостное ощущение – знать, что властвуешь над чужой жизнью. Я бы смогла. Посадила бы за столик Френда и поднесла бы ему терпкую отраву.

– Мы не знаем, насколько Френд в курсе того, что ты принципиально ничего не пьешь. Может статься, что знает, но, может, и нет. А вот Лорду очень повезло. Понимаешь, он все время держал бокал в руке и собирался пригубить отраву. Не хотел пить, но опасался, что это будет выглядеть подозрительно. В его шутке насчет дня рождения была только доля шутки. Смертельную дозу он вряд ли бы выпил, но серьёзно отравиться мог.

Я закрыла глаза и представила себе лицо Френда. Я – темная ведьма. Я – суккуб, поглощающий жизни. Я желаю тебе зла, дядюшка. Боли, страдания, ужаса. Ты празднуешь где-то там очередную победу. Но я достану тебя. Ты не сможешь удержать то, что разбудил. Ты ищешь своего ангела мира и надежды? Не удивляйся, когда найдешь меня. Ты жаждешь прикосновения прекрасной волшебницы? Не корчись, когда я коснусь тебя. Ты ищешь свет? Я покажу тебе дорогу. В тот свет, где ты останешься совсем один, со всей своей болью, сомнениями и страхами…

Машина резко затормозила. Но впереди и по бокам была пустая дорога. Сережа внимательно вглядывался в меня. Я попыталась посмотреться в окно. Вроде все в порядке.

– Рита, тебе плохо?

– Да нет. Просто глаза закрыла.

– Ты бледная, и глаза у тебя больные. Ещё и голодная вторые сутки. Хочешь поесть? Заедем в Мак, слопаем по бургеру. Или хоть пирожок какой-нибудь.

– Ты ешь. Я не хочу. Меня вывернет.

– Слушай, так нельзя. Не расстраивайся из-за Геры. Он свое получил. Сам же признался, что ту старую драку затеял и в ней двух человек положил. Может, просто судьба его нашла: что посеял, то и пожинать пришлось.

– Хорошенькая судьба – полуголая девица, танцующая босиком по ночным клубам.

– Лучше так, чем толстая баба, жрущая попкорн у телека. Не думай об этом. Хочешь, отвезу тебя в Особняк, к Кириллу?

– Нет. Он ничего не знает. А я не готова быть феей.

Может, я и смогу потом, когда избавлюсь от зловещей тени Френда за спиной. Буду милой и очаровательной феей, ласково лепечущей какие-то фантазии о страшных чудовищах. Мы с Кириллом будем прижиматься друг к другу под одеялом и хихикать над моими страхами. Будет так здорово быть глупой и нежной. И можно будет забыть об убийствах, скитаниях по улице, безумных старушках и суровых ментах.

Смогу ли я забыть? Хочу ли забывать?

– Ритка, ты чудесная фея. Красивая фея. Умная фея.

– Спасибо за утешение. Но все не так. Сам знаешь.

Стальные глаза рассыпались грустными смешинками:

– В этом деле я каждые два дня думаю, что наконец-то все знаю. А потом ты вытаскиваешь из своей волшебной шляпки очередного кролика.

– Все. Кроликов больше нет. Правда.

– Не верю.

– Ладно, что ты хочешь знать? Спрашивай.

– Почему ты не пришла на третий вступительный экзамен на биофак?

Рот у меня непроизвольно открылся. Средства массовой информации внушили мне неверное представление о том, что могут узнать о человеке следственные органы. Ясно, что можно узнать, где человек учился или не учится. Но куда не поступил? Они что, проверяли все вузы страны?

Кажется, мое изумление немало повеселило Бирмана. Я поправила пальто, устроилась поудобнее и ответила:

– Я заболела сильно. Пневмонией. Я еще перед вторым экзаменом под дождем вымокла насквозь и замерзла. А спала в парке, в домике брошенном, согреться особо негде было, костры жечь я боялась, да и не умела. В общем, простудилась, лечилась аспирином и в итоге добегалась до отключки. Хан меня тогда спас.

– Откуда у тебя документы Марины Григорьевой?

А вот это плохо. Кто меня за язык тянул? Кроликов-то, оказывается, давно всех выловили. А я тут сижу с умным видом, думаю, что в тельняшке. Бирман снова улыбнулся, прекрасно понимая, что этого кролика я ему отдавать не собиралась.

– Знаю я, птичка, знаю про твои успехи на ниве ухода за старушками. Нанимателей твоих могу перечислить. И агентства, где твое резюме есть. Так кто такая Марина?

– Она нимфой была у Одоевского. Потом на наркотики подсела. Вылетела на улицу. Мы однажды случайно встретились, и она меня развела: хочу, дескать, лечиться, но не на что. Кто бы деньгами пособил, только у нее ничего не осталось, разве что паспорт и диплом. Я ей за документы эти и заплатила. И еще несколько раз приплачивала, пока она не пропала. Я ее по притонам искала и по клиникам. А оказалось, что она замуж вышла. За Пашу Лыбина. Теперь она Марианна Лыбина.

– Машка Лыба? Ну и связи у тебя, птичка…

– Она делает вид, что меня не узнает.

– Глупо с ее стороны. Хотя я боялся, что ты выдашь что-нибудь вроде «она умерла» или «ее убили». Уже готовился списки трупов неопознанных проверять, сводки изучать в поисках подходящей жертвы.

Машина сделала крутой вираж, выезжая по пандусу на кольцо. Сергей чуть приоткрыл окно, выбросил окурок и впустил внутрь теплого салона порыв влажного ветра. Не захотел мусорить в чужой машине – намусорил в огромном городе. Так живем.

– Поройся в бардачке. У Серго должны быть еще сигареты.

Я протянула ему аккуратную, только начатую пачку. Бирман снова затянулся.

– Едем дальше, птичка? Кто такой Энский?

Я задумалась. Отслеживая мои контакты и собирая все, что только можно было обо мне найти, Бирман наверняка видел фамилию Вяземского в списках моих знакомых. Почему никто не сказал ему, что он и есть тот самый Энский? Наверное, по принципу «это же и так все знают». Смешно вышло.

– Энский – мой друг. Просто друг. Хороший человек. Основа мира. Реалист и программист.

– А поточнее идентифицировать его личность нельзя?

– Нет, Сережа. Ты и так выпотрошил мою жизнь наизнанку. Хватит и того, что есть. Энского я тебе не отдам.

– Вот видишь. Я же сказал, хоть один кролик, но останется. И объясни, если Энский – программист, зачем тебя понесло к Дорику? Неужели хороший человек не мог купить тебе комп?

– Да он и покупал. Продиктовал мне, что спросить в магазине. А Дорик одно время работал на отца. Я надеялась вытрясти из него контакты друзей папаши.

– Ох, и врушка ты, Ритка.

Бирман одной рукой ловко крутанул руль, и машина легко развернулась, почти не снижая скорости. Промчавшись до следующего перекрестка, он повторил маневр. До меня вдруг дошло, что на такой скорости мы должны были бы уже уехать за сотый километр.

– Слушай, а куда мы едем?

– Просто катаемся. Тачка у Серго классная. Давно я за рулем таких красоток не сидел. Сейчас бы на автобан и втопить двести. Хочешь, садись за руль?

– Нет уж, спасибо. Катайся сам. Я водить едва умею.

– Я тебя потом научу.

Простая фраза, которую Сережа ляпнул, не особо задумываясь над ее смыслом, повергла меня в задумчивость.

– Знаешь, у меня не слишком получается со всякими «потом». Я думаю, что все спланировано, все предусмотрено, все устроено. Но кто-то вмешивается, и вся моя жизнь летит вверх тормашками. Причем так летит, что теперь мне до конца жизни не отмыться.

Бирман усмехнулся:

– А я думал, ведьмам наплевать на отмывания.

Заметив мой недоумевающий и чуть обиженный взгляд, он пустился в объяснения:

– Ладно, слушай. Думаешь, ты одна такая на белом свете? Я тебе сейчас свой сюжетец для драмы расскажу. Я, Ритка, был ботаником в школе. Самым натуральным ботаником. Таким сосредоточенным на себе и своих любимых растениях мальчиком. Я и поступать собирался на биофак университета. И я знаю, о чем ты сейчас подумала. Но у меня тоже не сложилось.

Бирман свернул на широкий проспект и ровно помчался по левой полосе к большому кольцу.

– В последнем классе я познакомился с одной девочкой. Мы в разных школах учились, но жили в соседних подъездах. И она тоже в университет собиралась, на филологический. Мы иногда вместе ездили на занятия подготовительные. Она мне нравилась. Это когда еще не любовь, но уже симпатия…

Он мог бы и не продолжать. Я быстро представила, какой набор ужасов мог последовать. И от этого представления стало горько. Но к моему изумлению Бирман ехидно усмехнулся, прежде чем после длинной затяжки продолжить:

– Оставалось две недели до выпускных. Был такой красивый теплый май. И уже светло по вечерам. Поэтому она решила прогуляться от метро до дома вдоль линии метро по парку. Ее избили и изнасиловали…

И что мне сказать? Что мне жаль? Тупая фраза, ранящая еще больше, чем жесткая констатация фактов. Утешение – это не по моей части. Хотя теперь ясно, почему Бирман был так шокирован моим ночным вояжем через лес.

Потом я вдруг подумала, что история, возможно, не закончена. Что, если она умерла? А Сережа нашел ее тело, случайно наткнулся на разодранное изломанное окровавленное тело, брошенное на кучу листьев, словно ненужный хлам…

Бирман автоматически прикурил новую сигурету, кажется, уже даже не замечая этого. Я уловила странное веселье своего спутника и поразилась, как это он может смеяться над такой трагедией. Я всмотрелась в него и сообразила, что смеется он не над трагедией, а надо мной. Не дав мне опомниться, он объяснил:

– Все, что ты придумала сейчас в своей хорошенькой, хоть и частично зеленой головке, не имеет ничего общего с реальностью. Ее действительно изнасиловали. В парке. Вечером. Но никто ее не убивал и даже, если уж быть честным, особенно и не бил. Она сама дошла до дома, ночью родители отвезли ее в больницу и следующим вечером забрали домой. А меня утром менты повязали, потому что она заявила, что насильник – я.

Я совершенно буквально потеряла дар речи. Бирман скривил уголок рта и завершил историю:

– Я подписал чистосердечное. Сразу после того, как мне пару зубов крайне неудачно вынесли. И мне не удалось бы отвертеться. Мать купила показания двух собачников, которые подтвердили, что я весь вечер с ними гулял. И дала взятку прокурору района. Иначе я бы сел. И заполучил бы клеймо на всю жизнь. Хотя… оно и так есть. Меня еще несколько лет при любых нападениях на женщин в районе таскали по допросам. У меня даже привычка сложилось – всегда обеспечивать себе алиби.

В глубине серых глаз прятался осколок боли от несбывшихся надежд. Было неловко думать о Бирмане как о тихом мальчике, увлеченном биологией. И еще более неловко понимать, что его жизнь оказалась перевернутой из-за чьих-то лживых слов.

– Ты стал ментом, чтобы бороться за справедливость?

В ответ на столь патетический вопрос Сережа рассмеялся. Стряхнув пепел с сигареты за окно, он продемонстрировал мне сносное дымовое колечко и более серьезно ответил:

– Я ненавидел ментов. Даже на улице, увидев форму, обходил их стороной. В армию ушел с радостью, после много чего перепробовал: в теплые моря сплавал, в геологической партии поработал, тачки гонял из Германии. А потом Влад в редкостное дерьмо вляпался. Покойный его начальник предложил мне в мента поиграть, чтобы его вытащить. Получилось неплохо, вот я и заигрался. Справедливость здесь ни при чем, птичка. Риск, азарт, охота. Хорошая охота – на монстров. Но сложись иначе, играл бы за другую сторону.

Я задумчиво изучила строгий профиль опера:

– Значит, не рыцарь правды, а бродяга. Не воин света, а охотник. Не идейный борец за лучший мир, а искатель приключений.

В стальных глазах мелькнули смешинки:

– Ну, ты и сказала.

– Я бы тоже хотела куда-нибудь сплавать. Я моря никогда не видела.

– Я тебе потом покажу.

Очередной окурок выполнил быстрый старт, набрал приличную сторость и скрылся за окном в глубокой темноте ночи.

– Вот что, Бирман, хватит друг друга изводить. Поехали в Мак. Только мне не гамбургер, мне наггетсов десяток. Еще картошку по-деревенски, большой стакан колы и игрушку.

– Зачем тебе игрушка?

– Не знаю. Они прикольные.

– Ой-ой. А кроликов-то еще целый заповедник…

Мы сидели в шикарной машине в центре гигантских каменных колец жестокого города. И уплетали вредный и безумно вкусный фаст-фуд – пищу настоящих богов мегаполисов. Мы были в центре необъятного мира и на самом его краю. Мы веселились и дурачились, рассказывали друг другу какие-то смешные истории. Но я знала, что если сделаю хоть одно лишнее движение, волшебство момента исчезнет навсегда. Странно быть настолько рядом и так бесконечно далеко.

Где-то за домами в город крался на мягких лапах мутный рассвет. В крохотных квартирках кое-где начинали просыпаться люди. Одеваться, спешить по своим делам. Хорошо, когда есть куда спешить. Мужчины целовали сонных женщин, женщины склонялись к детским кроваткам, дети закутывались в одеяла и отказывались идти в детский сад. Город медленно стряхивал с себя ночные кошмары, тщетно надеясь, что день будет счастливее и радостнее.

Потом на стекле появились крохотные точечки. Город плакал…

58. Другая девушка

Следующая страница: 58. Другая девушка

- Ты что, оглохла? Я к тебе обращаюсь! – Примерно с такой же интонацией Людовик-Солнце, наверное, обращался к фрейлинам, которых заподозрил в неучтивости.
«Ведьма в лесу»