Татьяна Латукова. Ведьма в лесу (Ведьма 1.0)

55. Ведьма ручается

Выскочив на улицу, я резко вдохнула. Был бы снег, я бы, наверное, бросилась в сугроб. Днем я наотрез отказалась от обеда и теперь жалела об этом. Пожалуй, было бы лучше, если бы меня вывернуло. Еще полчаса назад я не могла объяснить себе, зачем так фанатично разыскиваю Герочку. Теперь поняла. Не было мучительной неизвестности. Осталось пережить мучительный стыд.

Я свернула за угол аккуратного здания и примостилась на лавочке, куда обычно выбегали с кухни скоротать минутку-другую поварята. Резкий осенний ветер холодил, но не мог остудить мои горящие щеки. Почти сразу передо мной возникла высокая фигура Бирмана:

– Рита, тебе плохо?

Нет, мне замечательно. Я просто счастлива узнать некоторые подробности своей биографии.

– Помнишь, ты сказал, что тебе надоело любоваться трупами моих бывших? Иди, любуйся не трупом, это последний мой бывший. Живехонек, как видишь, и даже прыток. Ты хотел его предупредить, пожалуйста: иди, предупреди.

– Да пропади он пропадом, птичка. Все ведь иначе.

Мне на колени легли листы с копиями нескольких газетных вырезок. И ксероксы рукописных протоколов. Додумался, блин. Этот додумался.

– Я грешным делом думал о какой-нибудь оргии. Ну, напились, ну, перешли границы. Бывает. Но чтобы и тут ты мне пару трупов подсунула…

– Причем здесь я? Там партия наркоты пришла, специфическая, вот народ и обдолбался. Просто драка была.

– Ага. Драка. За любовь некоей красотки. Двое убитых и семь раненых. А красотку так и не нашли. В прессу твой псевдоним не попал, но Несравненная все равно исчезла... Документов у тебя никто не спрашивал, фотографии мутные, неразборчивые, да и макияжа на тебе килограмм. Из особых примет – желтый костюм и красивая грудь. Да не прикрывайся ты, вон, читай, там прямо так и написано.

– Сережа, я не помню. Я ничего не помню. Я не собиралась танцевать. И уж тем более раскрывать, что я и есть Ривка. Но спьяну меня потянуло показать класс. И я вылезла на помост, вроде сцены небольшой. А кто-то крикнул, что всех положит. Клянусь, я понятия не имею, почему и как все это случилось. Утром я в чужой квартире очнулась. Одна. И ушла тихо.

– И залегла в какую-нибудь нору.

– А что мне было делать? Я об убийствах узнала только через неделю, мне Осинка рассказала. Она еще выпытывала, что там да как. Я соврала, что ушла раньше, чем драка началась. И все.

– Ты знаешь, кто еще был в том клубе?

– Да откуда. Если я даже Герочку не запомнила.

– Птичка, если есть что-то еще, что мне лучше знать, выкладывай сейчас.

Из кухни вывалился Сэм и засеменил ко мне, трагически всплескивая руками и качая головой:

– Убытки!! Разорение! Твои менты говорят, что им одного этого спеленутого мало. Хотят еще и завтра, и послезавтра, и до скончания времен какого-то другого ловить. Как я буду концы с концами сводить? Как хорошим людям объясню, почему они не могут поужинать у меня завтра?

Менее тактичный и вежливый человек так прямо и сказал бы: «Ну, ты, Марго, и свинья». И добавил бы еще что-нибудь непечатное. Люблю Сэма.

– Прости меня, Сэм, я и сама в шоке.

– У меня свадьба дочери на носу! А тут такое! Что скажут!!

Сэм горестно возвел руки к небу, отчего его живот заколыхался волнами, вызвав у меня улыбку. Не обращая внимания на продолжающиеся стенания, я повернулась к оперу:

– Бирман, умоляю, закрой глаза и уши. Или сделай вид, что тебя здесь нет. Пожалуйста.

Сережа удивленно и настороженно кивнул.

Я встала, нырнула пальцами под кожаный треугольник и достала два небольших сверточка. Протянув их Сэму, я пояснила:

– Скажи мне спасибо, что твоего идиота-лабуха вот с этим не засекли. Здесь с десяток доз. И расфасовано под продажу. Менты, конечно, за другим приехали, но и от такой добычи не отказались бы. Тем более что твой шумелка прямо одному из оперов и собирался это втюхать.

Бирман очень выразительно изобразил сфинкса, готовящегося засыпать меня кучей головоломных вопросов. Сэм настороженно посмотрел на опера, и я его успокоила:

– Не волнуйся, я за него ручаюсь.

По дернувшемуся уголку рта Сережи я поняла, что его забавляет ситуация, в которой ему требуется мое поручительство. Но он все же ничего не сказал.

Сэм брезгливо взял пакетики двумя пальцами и засунул их в карман пиджака. Горько вздохнув, он пожаловался:

– Вот же уродцы. Мало им плачу, что ли? Недостаточно прикармливаю? Так бездарно и такое дерьмо. Вот ты мне скажи, Марго, отчего так живем?

– Боимся жить лучше. У тебя, Сэм, пять детей и шесть внуков. Дети, считай, пристроены. Дочек замуж отдашь – зачем тебе этот ресторан? Слух был, корсаковские евреи барыжили за разумные деньги. Так почему не отдал?

– Жалко. Что я делать без него буду?

– Домой поедешь, сосватаешь себе жену. Ты уже три года как вдовец. Новая жена – новые мечты, новые силы. За океан слетаешь, брата повидаешь. Давно же хотел, а время уходит. Отдохнешь, сил наберешься, а потом вернешься и новый ресторан откроешь. Лучше этого. Бабла у тебя хватит. Куража еще в избытке. И не стыдно будет кому из внуков подарить, когда совсем на покой соберешься.

Сэм задумчиво запустил руки в остатки некогда роскошной шевелюры и энергично почесался. Если кому нужно доказательство, что мы произошли от обезьяны – вот оно. Увидев это один раз, лично я перестала сомневаться.

– Ладно, скажу. Я с корсаковскими договорился. Только пока молчок.

Я обняла его и нежно чмокнула в обвисшую толстую щеку. Сэм поприжимал меня немного к себе (жениться, Сэм, однозначно пора жениться), потом выпустил и вздохнул:

– Ты особенная, Марго. Дай Бог тебе счастья.

Я улыбнулась до ушей. И Сэм, размякший от эмоций, со всей широтой души сдал меня, что называется, с потрохами:

– И насчет того дельца с наследством Одоевского – все будет хорошо. Я сделаю все, как ты сказала. Так что если хочешь, пусть менты этот гребаный сарай хоть сожгут. Корсаковские все равно собираются что-то новое строить.

Махнув рукой, Сэм бодро засеменил к входу в ресторан.

Бирман вцепился в мою руку и оттащил подальше от ресторана. Развернул меня к себе и, встряхнув за плечи, мрачно высказался:

– Как ты до двадцати пяти дожила, не понимаю. Тебя давно должны были кокнуть. Убийства, наркотики, шантаж. Что еще у тебя за душой, птичка? В этом городе есть хоть одна криминальная история, в которую ты не замешана?

– Ты неправильно все понял.

– Что тут понимать. Почему ты отдала ему наркотик?

– Потому что он не пустит его в дело. У него невестка беременная умерла от передоза, он любую наркоту ненавидит. И лабуха-неудачника выгонит, да так, что у того руки отсохнут дурь толкать.

Стальные глаза мне не верили. Ни единому моему слову не верили. Только где-то внутри ментовских мозгов составлялись списки сведений, требующих проверки, и вопросов, на которые я должна ответить.

– И я его не шантажировала, наоборот, подсказала, как защититься.

– А он разрешил тебе сжечь ресторан. Хороший компромат был у Одоевского. У Сэма две дочери. Которая из них?

– Да не в дочках дело. И это… это не мой секрет.

– Ага, не твой. Старший сынок твоего бывшего любовничка уже разгромил и офис, и квартиру последней жены Одоевского. Там война идет настоящая. Наследнички сбились с ног свое сокровище разыскивать. Не знают, бедолаги, что ты первая до шляпной коробки добралась.

– Сережа, я не искала архив. Я знала, что Одоевский всегда хранит несколько тысяч под рукой. И в коробку полезла за деньгами.

– Врешь, птичка. Ты знала. Кто еще в курсе, что архив у тебя?

– Так он не у меня. Он за океаном. И никто не в курсе. Я и Сэму сказала, что видела только несколько роликов.

– А он, по-твоему, дурак?

– Нет. Поэтому не выдаст меня. Одоевский-сынок, как понимаешь, последний человек, с кем захочешь иметь дело в вопросах скользких фильмов.

– И с чего ты так добра к Сэму?

Слово «добра» прозвучало издевательски. Я замялась, но потом, то утыкаясь в стальной взгляд, то убегая от него, рассказала:

– Я когда из дома ушла, он меня часто кормил. Так просто, ничего взамен не хотел. Я приходила, а он ставил передо мной тарелку. И не объедков каких-нибудь. Нет, как себе и своим ребятам. Ты не думай, я стеснительная была, не злоупотребляла его добротой. Ну, может, раза три в неделю приходила. И вроде как отработать просилась. Но он всегда отказывался. Тут, правда, момент такой тонкий есть – я светлая, русская. Если бы в его масть была, он бы меня, наверное, на кухню взял бы. Та девчонка, которой я букет отдала, сюда за каким-то дебилом увязалась, а тот ее бросил. Сэм ее на дороге подобрал. Вот увидишь, он ей здесь мужа найдет, да так дело представит, будто чище невесты свет не видывал.

Бирман только зло сплюнул куда-то в сторону:

– Женщины у экранов плачут в три ручья. Трогательная история.

Я пожала плечами. Холодная осенняя погода не располагает к полемике. Особенно, если в качестве защиты от сырости и ветра использовать три кожаных треугольничка и километр болтающихся шнурочков.

56. Поцелуй

Следующая страница: 56. Поцелуй

А министру сколько лет? Восемьдесят восемь? Но он бодр и светел головой?
Насчет светлости не спорю – белый волосом дед.
«Талисман»