Татьяна Латукова. Ведьма в лесу (Ведьма 1.0)

14. Три ищейки

Женщины определенно куда более сильный пол. Полностью вымотанная ужасной поездкой, я мечтала только о том, что залезу в кровать и спокойно отосплюсь. Но Кирилл взялся продемонстрировать мне свою заботу по полной программе. Сначала он держал холодный компресс у моего лица (можно подумать, от него будет толк, когда прошло уже полсуток с момента удара) и уговаривал меня отправиться к его отцу, который, оказывается, врач. Потом он выражал свое негодование и грозился убить моего брата-подлеца. Спустя два часа переживаний вокруг моего синего заплывшего глаза я уже не очень понимала – это мне больно или ему? Когда любимый отчалил на важное редакционное совещание, я вздохнула с облегчением, но ненадолго.

Запиликал телефон. Городской.

Плюющаяся раздражением трубка поведала, что, оказывается, менты, расследующие убийство Одоевского, хотели меня видеть еще вчера. Сегодня же коротко изложенный ультиматум Бирмана сводился к двум возможностям – или я приезжаю к нему сама сейчас же, или меня привозят к нему в наручниках и под конвоем.

Я поехала в ментовку на такси. Хоть подремала, пока авто тащилось по пробкам остывающего после лета города.

Бирман и те же двое его коллег – великан и очкарик - встретили меня с явным и живым интересом. Тщательно замазанный синяк, увы, просвечивал сквозь слои тонального крема и пудры. Глаз, хотя и открывался намного лучше, все же оставался опухшим. И что они на меня уставились? Мой вид как нельзя лучше подходил к обстановке их жалкого кабинета.

На этот раз я вовремя прислушалась и запомнила, что верзилу зовут Владом, а очкарика - Колей. И при более пристальном рассмотрении очкарик оказался совсем не хлюпиком. Скорее он сознательно создавал такое представление о себе.

После формального заполнения каких-то бумажек, Бирман счел нужным осведомиться:

- Маргарита Евгеньевна, что с вами случилось?

- Давайте просто Рита. И ничего не случилось. Просто упала.

- Случайно наткнулись на чей-то кулак и не удержались на ногах?

- Вы торопились задать мне какие-то вопросы.

- Если на вас напали, это может иметь отношение к делу.

- Но это не имеет отношения к делу. Просто неудачно упала. Мы приступим?

И мы приступили. Бирман внешне был спокоен, но я чувствовала, что он злится. Причин я не понимала, и было неприятно осознавать, что точкой слива раздражения оказалась именно я. Он задавал вопросы коротко и резко, и я, подчинившись заданному ритму, стала отвечать в том же стиле. Получалось как-то странно, зато довольно быстро. Поначалу откровенность вопросов меня смущала, но, в конце концов, зачем врать там, где можно этого не делать?

- Рита, вы были хорошо знакомы с Павлом Васильевичем Одоевским?

- Сейчас я бы так не сказала.

- Вы состояли в интимных отношениях?

- Да. Около полугода.

- Когда эти отношения начались?

- Примерно семь лет назад.

- Как вы познакомились?

- Павел Васильевич был другом отца и часто бывал у нас дома.

- Вы знали о том, что он занимается сутенерством?

- Сначала нет. Потом – да, знала.

- Каким образом вы об этом узнали?

- Случайно зашла в его «Школу здоровья» в неподходящий момент.

- Вы оказывали интимные услуги в этой «школе»?

- Нет.

- Одоевский склонял вас к занятиям проституцией?

- Нет.

- Почему?

- Потому что я была его девочкой. Только для него одного.

- Почему вы расстались?

- Я ему надоела.

- Почему он не взял вас в свою школу?

- Считал, что я дешевка и не дотягиваю до уровня его нимф.

- Что, прямо вот так и сказал?

- Примерно.

- Вы затаили на него обиду?

- Сначала да, потом я поняла, что он прав.

- Вы тогда же решили ему отомстить?

- Нет, я вообще не решала ему мстить.

- Вы испытывали к нему романтические чувства?

- Нет.

- Вы поддерживали отношения все это время?

- Нет. Случайно встречались пару раз.

- Зачем же Вы приехали к нему домой?

- Я хотела поговорить с ним о своей матери.

- Вы заранее договорились о встрече?

- Да. Я позвонила ему, и он сам назначил день и время.

- Кто-нибудь еще знал о ваших планах?

- Я никому не говорила, а о нем не знаю.

- Что именно вы хотели знать о своей матери?

- Полагаю, это не имеет отношения к делу.

- И все же?

- Я - приемный ребенок и собираю информацию об обстоятельствах своего усыновления. Одоевский знал и отца, и маму, поэтому я надеялась, что он сможет вспомнить что-нибудь такое, что мне еще неизвестно.

- Почему он назначил встречу у себя дома?

- Потому что он все встречи там назначал.

- Почему, обнаружив труп, вы не сразу позвонили в службу спасения?

- Нет, позвонила я как раз сразу. Я не сразу его нашла. До этого я ни разу не бывала в этой квартире, поэтому просто обходила все комнаты подряд.

- Вы никого больше не видели в квартире?

- Нет.

- Одоевский не упоминал о какой-либо другой особой встрече?

- Нет, и вряд ли он стал бы это делать.

- Вы знали о черной лестнице в особняке?

- В старом здании такая была. Но в этом – нет, не знала.

- Со двора по черной лестнице можно попасть в квартиру Одоевского напрямую. Вы знали о такой возможности?

- Нет. Я как-то не думала. Хотя такое решение представляется разумным.

- Вы трогали что-либо в квартире?

- Старалась этого не делать.

- Нам нужны будут ваши отпечатки пальцев.

- Хорошо.

- Вы встречались с кем-нибудь еще в то утро?

- Нет. Я сразу поехала прямо на встречу.

- А что вы делали накануне?

- Днем убирала квартиру. Вечером ничего не делала.

- Ваш приятель Кирилл Весенин сообщил, что вернулся в тот вечер очень поздно, к полуночи. Это так?

- Да, он был на собрании редакционного совета. Его журнал поменял владельца, и есть предположения, что направление публикаций изменится. Кирилл всю ту неделю каждый день до полуночи штаны в редакции протирал.

- Елена Афанасьевна Весенина – мать Кирилла - утверждает, что дважды приходила к вам в тот вечер и подолгу звонила в дверь, но вы так ей и не открыли.

- Я выходила на полчаса. Мусор вынесла, по улице прогулялась.

- Елена Афанасьевна приходила с разницей в полтора часа и во второй визит пробыла рядом с домом, поджидая вас, не меньше часа. Получается, вас немного дольше не было дома.

- Возможно.

- Что ж, давайте вернемся к тому моменту, когда вы увидели тело…

Вокруг подробностей обнаружения трупа мы сделали три тура словесного вальса. Вопросы мне теперь задавала вся троица ментов по очереди. То перескакивая с предмета на предмет, то последовательно долбя в один вопрос, то сбивая меня на полуслове, то выдерживая длинные паузы, оперативники гоняли меня по апартаментам Одоевского, время от времени ловя на неточностях и оговорках. Общий смысл разговора сводился к тому, что это я еще вечером четко и аккуратно перерезала горло Павлу Васильевичу, а затем спокойно ушла, чтобы наутро найти его труп. В этом был один плюс - похоже, они и не подозревали, что я убитого страдальца еще и ограбила.

Мне было сложно сориентироваться, сколько прошло времени, казалось, что несколько часов, но менты держались все так же непринужденно, и я пыталась не обращать внимания на нарастающую головную боль до последнего. Однако в какой-то момент поняла, что просто не могу говорить. И вместо ответа на вопрос просипела:

- Дайте мне воды, пожалуйста.

Троица следователей переглянулась:

- Что, простите?

- Можно мне попить? Просто воды. Хотя бы пару глотков.

Воспользовавшись паузой, пока великан отправился куда-то за водой (и путь, видимо, оказался не близким), я порылась в сумке и под настороженными взглядами оперативников добыла таблетку. Продемонстрировав ее ментам, я почему-то решила схохмить:

- Молодильное яблочко. Сейчас съем и буду как новенькая.

Бирман странно скривился одним уголком рта, и я поняла, что меня вот-вот повяжут за употребление наркотических средств. Ау, кто-нибудь, отключите дебильное устройство для шуток у меня в мозгах, пока у кого-нибудь из ментов тормоза не отказали.

- Простите. Это нурофен. У меня голова болит.

Подоспел Влад со стаканом воды. Я сделала пару глотков, и Бирман протянул мне пачку бумаги:

- Рита, вам нужно это подписать. – И добавил, словно тоже не мог отключить чертика в мозговой табакерке. - Все же, простите, но мне крайне сложно поверить, что Одоевский выпустил из рук девочку, не пропустив ее через свою «Школу».

Темно-серые глаза были абсолютно уверены в том, кто я есть. И даже выгравировали это нехорошее слово где-то у меня на лбу.

Мне вдруг стало весело. К полному недоумению Бирмана я прыснула, а потом постаралась объяснить:

- Вот представьте. У вас есть друг. Старый, но очень успешный друг, которому все само плывет в руки. У него красивая жена, престижная работа и народная слава. А вы как сидели хоть и по уши в деньгах, но ровно по те же уши - в дерьме, так и сидите. Дружба дружбой, а зависть растет и колосится. И тут бац! Вам в руки попадает дочурка этого друга. Молоденькая, хорошенькая и наивная. Вот он, заветный миг реванша – придти к другу и мимоходом бросить: «Кстати, я тут живу с твоей малышкой. Ты уж извини».

- Я обойдусь без таких представлений.

- А друг считает, что нет ничего страшного в том, что за девочкой присмотрит его старый товарищ. Более того, он намекает на то, что товарищ прямо-таки обязан присматривать за девочкой и дальше. Вывести в свет, выдать замуж за приличного человека. Такой облом. Вы бы вот что сделали?

- У меня нет таких друзей.

- Счастье ваше. А вот Одоевский выбросил меня обратно на улицу.

Я протянула Бирману подписанные листы и встала. Он сложил их в папку и сухо попрощался. Уже у двери меня догнал еще один вопрос:

- Рита, вы сказали – обратно на улицу?

- Я ушла из дома незадолго до выпускных экзаменов. Лето перекантовалась, а потом заболела, попала в больницу. Выписалась уже осенью. На улице дождь, холодно, а мне деваться некуда. Павел Васильевич за мной приехал, сказал, что я могу пожить у него. Я и не поняла, чего он хочет. А как солнышко по весне пригрело, он меня за порог вывел и сказал, что я могу катиться на все четыре стороны.

- И вам не хотелось его убить?

- Да нет. Он по-своему был добр ко мне.

Кто-то из ментов тихо выругался. И я малодушно сбежала. Отношения с Одоевским я всегда рассматривала как приключение, путешествие в мир эротики. Восторгаться было нечем, но и зла на Павла Васильевича я не держала. Почему-то со стороны все воспринималось иначе…

Что и как рассказать об Одоевском Кириллу? Надо ли? Промолчать, ясное дело, проще, но не всплывет ли что-нибудь эдакое, когда будет слишком поздно для признаний?

15. Любовный омут

Следующая страница: 15. Любовный омут

Я не достаю тебя. Я не могу тебя достать в принципе. Даже со всей своей растяжкой.
Между нами метра три по прямой.
«Талисман»