Катя Польгуева
Стекают буквы со страницы книжной

Кто такая Катя Польгуева? Как сказать... Одноклассница. Мы не дружили, мало общались, редко оказывались в одном круге болтушек. Мы лишь волею случая оказались в одном школьном процессе.

Но важно, что за процесс это был. У нас был уникальный класс в особенной школе. Мы выросли в интеллектуальной и творческой среде, где маразмы школьной системы не мешали развиваться нашим индивидуальностям. При всей разности мировоззрений, психологий, творческих подходов и жизненных обстоятельств наш класс сложился как круг друзей, для которого важны не идейность и правильность, а душевность и человечность.

Иногда говорят, что мы были умными детьми технической интеллигенции, что у нас был общий культурный код, и поэтому мы так легко и крепко подружились - на десятилетия вперёд (и теперь уже можно сказать - до конца жизни). Наверное, социальные факторы имели своё значение, но для многих других классов те же начальные данные привели к иному результату.
Нам всем повезло - попасть в исключительные условия и одновременно создать эту исключительность своим участием.

Московская школа 444, 1987 год. Пушкинский вечер.

В девятом классе я была Татьяной Лариной. Катя - Ариной Родионовной.
Мы готовились к пушкинскому вечеру.
За окнами было темно, шёл снег. Мы с Катей торчали на пятом этаже школы, в закутке возле актового зала. Зал был закрыт, мы кого-то ждали.
Разговор не клеился. Катя сказала что-то о поэзии. Я ввернула что-то о музыке. Она поделилась, что пишет стихи, прочитала несколько строк. Я вежливо ответила, что это хорошо. Катя кивнула и решила, что я равнодушна к поэзии. Она не ошиблась - я не понимала, зачем складывать слова в причудливые рифмы. Ведь есть ноты.

Я не уверена, что всё это случилось так и тогда. Иногда мне сложно отделить реальные истории от придумок по мотивам смутных образов прошлого. Очень может быть, что короткий разговор состоялся в другом месте, в другое время, да и с другим содержанием. Мне только хочется привязать его к пушкинскому вечеру.
Но как не хотеть? Это была феерия. Ключевая точка для всех нас.
А теперь это ностальгическая веха, к которой удобно притягивать все остальные воспоминания.

Солнечные нитки

Я зашью тебе рубаху солнцем,
Пусть она никогда не рвется.
А хочешь, я пришью тебе память?
Ты запомнишь осеннюю слякоть
И листья в подмерзших лужах.
Может быть, это нужно?
Или про всё забудем
И рубаху чинить не будем,
И плюнем на эту осень,
И себя ни о чем не спросим.
Я не вдену нитку в иголку,
Не собью тебя больше с толку
И уйду – без тоски и страха.
Вот только жалко рубаху…

Екатерина Польгуева, 1988 (10 класс)

В десятом классе я рисовала школьную газету. Катя иногда писала для неё заметки. И спустя много лет в одной из завалявшихся газет нашлась именно Катина заметка. О Ленинском зачёте.
Никто из нас не вспомнил, что такое Ленинский зачёт. Идеологический мусор начисто выветрился из наших нейронных сетей. Коллективные гадания пришли к той версии, что это было изучение какой-то партийной литературы.
А вот в авторстве Кати никаких сомнений не возникло. Даже если бы я не видела её подписи, я бы предположила, что несколько ёмких фраз написала именно она. И вовсе не потому, что уже тогда в её текстах прорезался какой-то особый стиль. Речь в тексте шла о честности и принципиальности.

Честность была первой и главной чертой характера Кати. Однажды поверив в какую-то идею, приняв некую сторону или условность, она следовала выбранным путём, не обращая внимания на сомнения или разочарования. Катя не понимала конформизма, а иногда обострённо воспринимала его как предательство. И в том, что было для неё важным, Катя не умела лицемерить, что порой оказывалось неудобным.

«Все безумно и не по правде…»

Все безумно и не по правде,
На камнях ли, на бересте,
Ручкой шариковой в тетради
Или вилами – по воде.

Я в отчаяньи искупалась,
Утолила болящий стих.
Но страданье – такая малость
Для огромных широт земных.

Ожиданье всего лишь точка,
Нет, отточие – пропуск лет.
Обрывают дыханье строчки,
Оставляя чернильный след.

Екатерина Польгуева, 1997

Окончив школу, мы разбрелись по своим тропинкам, изредка пересекаясь на вечерах встреч. Я знала, что она стала журналисткой. Она знала, что я пишу для интернета.
Иногда на встречах Катя читала свои стихи - но у неё был своеобразный низкий голос, и её авторское прочтение мне никогда не нравилось - я не слышала в нём музыки.
О своих литературных порывах я не распространялась - до поры мне казалось, что увлечение схлынет, если я допишу к той сотне страниц ещё пару абзацев.

Екатерина Польгуева

Однажды я прочитала книгу Кати. И сказала, что ей надо бросить журналистику. Прямолинейность изложения и плакатная однозначность персонажей противоречат тонким пейзажам, занятным психологическим деталям и колоритности второстепенных сцен. Если уж Катю тянет к сюрреализму, то в этом и надо развиваться - забыть о передовицах и дать волю своей фантазии.
Потом Катя прочитала мой роман. И сказала, что мне надо сбросить шутовскую маску. Весёлая иллюзорность и театральная условность действия смазывают не только мрачность сюжета, но и его героику. Если уж меня тянет к патетике и социальной сатире, то и развиваться надо в сторону прямого реализма - пробуждать в читателе высокие чувства.
В общем, поговорили каждая о своём. Забавно вышло, хотя и со смыслом.

«А слово, так и оставаясь словом…»

А слово, так и оставаясь словом,
Никем не принимается в расчет.
Но что-то мне покоя не дает,
И я сижу над ним до полвторого
Утра иль ночи. Длю бессонный бред,
Ненужное, но сладкое блаженство –
Искать никем не найденный ответ
И мучиться своим несовершенством.
А утром жизнь безмерно хороша!
Освободясь от вымыслов и смыслов,
Я на рубли обмениваю числа –
И вовсе не печалится душа,
Что не стихом испорчена бумага –
Задачкой школьною, который раз. И вот –
Мне числа безразличны. Но однако
Не безразличен денежный доход
Всего лишь за игру – не за работу…
Когда бы игра далась не без труда!
И на моих губах горчит свобода.
А слово неразменно, как всегда.

Екатерина Польгуева, 1994

На презентацию книги Кати в РГДБ я притащила своих детей. Они ещё не доросли до книги, и я предполагала, что они заскучают. Поэтому во мне укоренилось типичное материнское раздвоение: одна часть моего мозга пыталась встроиться в мероприятие, а другая проверяла, как там дети.
Вероятно, это повлияло на моё восприятие, но именно тогда я увидела в Кате добрую девочку, которая не могла, не хотела встраиваться во взрослый мир со всей его обывательщиной и бытовухой. Беспощадная журналистка, умеющая выдать разгромный пафмлет или точную политическую аналитику, в своём творческом мире оставалась ребёнком - наивным, ранимым, застенчивым, отчаянным.

Катя признавалась, что согласилась с изменением названия книги, что приняла иллюстрации издательства, что практически не вмешивалась в процесс редактуры. Она была счастлива - её затаённая мечта сбылась, к её тексту пришло признание. И вместе с тем она была трогательно беспомощна - храбро отвечая на банальные вопросы, она будто не понимала, зачем вся эта суета и почему все эти люди собрались.

«Прислушиваюсь. Лишние слова…»

Прислушиваюсь. Лишние слова.
Не доберусь до музыки и сути.
Увязла в затянувшейся минуте,
На вечность предъявляющей права.

А слово манит. От него уйти
В обрывы ритма – перебой дыханья,
И умереть за вздох до узнаванья
От воздуха, застрявшего в груди.

Екатерина Польгуева, 1997.

Весной 2020 года Катя ушла. Насовсем.
Говорят, что писатели после смерти попадают в свои книги, в миры, которые сами и создали. У Кати был многогранный мир. Где-то чёрно-белый, остро-графический, с изломанными силуэтами. Где-то перламутровый, с розовыми облаками, синим морем и размытыми жёлтыми листьями. Может, там она обрела счастье, которого ей не хватало здесь...

А я оказалась перед выбором.
Поплакать и отправиться по своей творческой стезе. Или влезть в то, что никогда меня не касалось: листать страницы, копаться в папках чужого компьютера, сравнивать тексты.
Разумеется, я выбрала первый вариант - ничего не делать. Зачем мне тратить время на чужое творчество? Я мало что понимаю в поэзии. У меня десяток своих недописанных романов. Мне есть, чем заняться в жизни.

И всё-таки я влезла. И сделала то, что смогла сделать.
Почему? Да чёрт его знает. Это всё музыка виновата.
Мистификатор Крейслер вернул миру музыку Вивальди. Архивариус Шмидер пронумеровал произведения Баха. Мичман Римский-Корсаков и юный вундеркинд Глазунов оркестровали и вывели на сцену оперу химика Бородина.
Настоящие творцы спасают и сохраняют чужие ноты. Мой мозг впитывал эту истину с пяти лет. И довпитывался.

Наследие Кати состояло из повести «За секунду до взрыва» и газетных статей. Эти литературные «нотки» не надо было спасать, они уже нашли своего читателя.
Но были ещё и стихотворения. Предварительная оценка показала, что их сотни - и большинство никогда не публиковалось. Катя писала стихотворения всю жизнь - с двенадцати лет. Все события её жизни, все чувства и движения души отражались и преломлялись в поэтических строках. Отдельные стихотворения и сборники она выкладывала в соцсетях, но моё первое знакомство с её архивами высветило в моём воображении айсберг приличных размеров. А помимо файлов существовали ещё и рукописные тетради...

Опущу тягомотные подробности и своей, и коллективной работы. Перейду сразу к итогу - первый этап пройден.

Наш дружный класс, замечательные друзья Кати, поклонники её творчества - целым миром мы издали первую книжку её стихотворений - «На той и этой стороне». В сборник вошли два поэтических цикла последнего десятилетия - «На той и этой стороне» и «На бегу».
Книжка состоялась. В наше непростое время.
Могут ли стихотворения спасти мир? Могут перенести нас в иную бесконечность, в далёкие и близкие войны, в лирические смены времён года и в милую школьную наивность. В преломлении через поэтическую призму мы можем увидеть свои страхи и осознать свою беспечность, оценить всё то, что у нас есть, и почувствовать свежий ветер в лицо.

Впереди ещё одна, две книжки... Или три? Не знаю, сколько всего. Может, мы доживём до издания собрания сочинений? Может, кто-то из друзей наших правнуков напишет диссертацию «Стилистические особенности гражданской поэзии Екатерины Польгуевой»? Может, спустя столетия какой-нибудь археолог случайно перелистает ветхие листки забытой книги - и всё случится вновь?

Старый дом

Мир медленно стремится под уклон,
Стекают буквы со страницы книжной.
Смотрю сквозь них – и ничего не вижу,
Лишь старый дом и в зелени балкон.

Мой ветхий, мой незыблемый заслон –
С качелями и переспелой вишней.
Прислушиваюсь, но почти не слышу,
Лишь дальний гром и колокольный звон.

То беглый дождь по крыше зачастит,
То солнце пробивается сквозь щели….
Кренится мир, в саду скрипят качели,
И косточка вишневая горчит…

Екатерина Польгуева, 2014

Сохраняя вероятности, мы определяем множественную вселенную будущего. Мне представляется, что в этой множественности поэтесса Екатерина Польгуева будет важнее журналистки и писательницы.
Ведь так мы будущее определили.
Героически. И сюрреалистически.

Литературное наследие Екатерины Польгуевой собирается здесь:
Сайт Кати Польгуевой

Явки для покупки бумажной книги указаны здесь:
Поэтический сборник Кати Польгуевой «На той и этой стороне»

Татьяна Селянинова (Татьяна Латукова), март 2021.

Следующая страница: «Красная Площадь-2018». Заметки с книжного фестиваля

Ты была великолепна. И произвела на всех неизгладимое впечатление. Беспросветной творческой дуры. Ты старалась быть собой и ничего не изображать? Это было гениально, Волшебница.
«Талисман»