Татьяна Латукова. Ключи и скрипки

Глава 5. Ключи на выставке

Районный выставочный зал – это вам не Крымский Вал. Вместо растяжки на весь фасад гостей встречает бумажный плакатик, который Тайка напечатала на инновационном принтере. Три раза в неделю Тайка прилежно трудится на благо отечества, не злоупотребляя доступом к сверхсовременным технологиям. Но если уж у неё возникла мелкая частная проблема, то почему бы важной технике не послужить не только отечеству, но и отдельной гражданке этого отечества?

Разумеется, каждый творчески настроенный сотрудник всего производственного комплекса счёл своим долгом сообщить Тайке своё критическое мнение. Оказалось, что художественный замысел мастерицы в клепании надписи «Ключи счастья» полон недостатков. В результате коллективных поправок надпись утонула в символах счастья. Тайку особенно умилил маленький котик, которого вот обязательно надо было приткнуть в уголок плаката.

Отечество в лице первого отдела предприятия откликнулось на порыв Тайки нудной нотацией. Против хищения государственной собственности в виде куска бумаги и некоторого количества чернил первый отдел нисколько не возражал. И даже факт возможной кражи важных чертежей не сильно обеспокоил службу безопасности. Тайку отругали за то, что она попёрлась с рулоном через проходную, а все нормальные люди аккуратно вывозят рулоны на машинах.

Повесив плакатик в витрину, Тайка решает, что это творение может привлечь только альтернативно одарённых ценителей абсурда. Но она-то своё дело сделала? Как смогла, так и напечатала.

Открытие выставки назначено на пять вечера. Опытная публика начинает собираться с половины шестого. И к шести вечера по трём залам бродит компания старичков и старушек – выжимка из художественно-ориентированного союза пенсионеров.

Тайка умыкает с фуршетного стола небольшую мисочку. Подумаешь, публика без орехов останется. Пусть на бутерброды и фрукты налегает. А инженерам нужна миндальная подпитка.

Серая водолазка и длинная широкая чёрная юбка могут сойти и за нарядный комплект, и за униформу персонала. Оценив свой вид в оконном отражении, Тайка понимает, что в её аккуратный вид не вписывается криво заплетённая коротенькая коса. Что поделать. Рук на затылке нет, как смогла, так и заплела. В мастерской казалось, что ровно.

Присев на краешек подоконника, Тайка уплетает орехи.
– Нельзя пройти мимо экзистенциальной работы Марии Евдокимовой…

В центр экспозиции подтягивается толпа старушек, и вокруг колоритной Софьи Елисеевны образуется круг любопытных слушательниц. Эксперт по современному искусству многословно рассказывает о смелой композиции своей лучшей подруги.

Композиция представляет собой раму, внутри которой переплетается множество нитей. В этой паутине торчат ключи, пуговицы, монетки, и с определённого ракурса трёхмерный хаос складывается в чёткий геометрический рисунок большого ключа.
– Идея этого произведения кажется простой, но глубина смысловых оттенков…

Автор глубоких смыслов заглядывает в зал и удовлетворённо улыбается. Для посещения выставки Мария выбрала наряд, которому позавидовали бы многие модницы рококо. Расшитая юбка с нахлёстами, блуза в рюшах и лоскутах, слепящие цветные украшения и розовая шляпка на залакированных кудрях. Шляпка кажется Тайке перебором, хотя к экстравагантным костюмам бабушки она давно привыкла.
– Несмотря на все трагические удары судьбы, Мария продолжает развиваться в своём оригинальном русле…

Мария проплывает мимо Тайки, не удостоив трагический удар судьбы хотя бы мимолётным взглядом. Прекрасная художница принимает комплименты от суетящихся рядом поклонников, а могла бы и заикнуться о том, что кое-кто помогал ей в сотворении всех этих глубин и оттенков.

Могла бы? Наверное, нет. Одно слово «внучка» довело бы бабушку до инфаркта. И пришлось бы отвечать на вопросы, кто такая эта внучка, почему она до сих пор не прославилась на каком-нибудь художественном поприще.

Софья Елисеевна едва заметно кивает Тайке, признавая её существование, но недоумевая, зачем удар судьбы явился на мероприятие. Софья вырастила пятерых своих внуков, но никогда не понимала, зачем Маша тратит время на никчёмное потомство своей непутёвой дочери. Маша должна всецело посвятить себя творчеству – чтобы Софочка могла сочинять статьи о «глубоких оттенках». Ей же внуков кормить.

Один из кавалеров Маши – элегантный дед Жука – раз-вязно подмигивает Тайке, и она чуть растягивает губы в фальшивой полуулыбке. Другой любовник бабушки – наивный дед Черныш – попросту не узнаёт родственницу возлюбленной. Поэтический склад ума не позволяет старичку вникать в сложные обстоятельства чужих жизней. Хотя он охотно пользуется подсказками Тайки, добавляя её рифмованные насмешки в свои торжественные оды.

Мария удаляется в соседний зал. Рядом с Тайкой обнаруживается улыбающийся мужчина. Простая толстовка и потёртые джинсы подсказывают, что он не входит в число приглашённых. Но пустой бокал в руке гостя намекает, что бесплатным игристым его угостили и какое-то отношение к собравшейся богеме он имеет. Это отчасти верно. Все эти художники и музыканты часто вместе напиваются, чтобы потом сочинять в мемуарах, как тонко они беседовали о космических смыслах. Вот только Мишу сюда привлекли не для угощения. Да и космическими смыслами Тайку не обманешь. Она достаточно всяких тонких бесед наслушалась.
– Привет, мастерица. Спасибо за рекламу. Но мне сложно вместить тебя в этот вернисаж. Хотя приятный сюрприз обнаружить здесь кого-то младше шестидесяти.
– Приятный сюрприз, что я нажилась на твоих ключах. Я нашла три бронзовых артефакта, составила заумную атрибуцию и продала их одному типу из нефтяной верхушки. Он увлечён древними мирами и денег не считает. Так что с меня бутылка хорошего вина. Не пей это халявное, кто его знает, в кого обернёшься. На, закуси орешками.
– Вечер перестал быть скучным.
– И не надейся. Ожидаются ещё проходы Натана Иосифовича и Аллы Витольдовны. Первый будет нудеть, что эти верёвки символизируют ткань вселенной. Вторая прошепелявит, что всегда восторгалась образным пространственным мышлением, ей самой недоступным. Это чистая правда – у неё любой процесс мышления вызывает затруднения. Зато память фантастическая. Она свои экскурсии слово в слово годами рассказывает.
– Ты как-то причастна к этому искусству?
– Да. Я – служба ремонта шедевра. Вон ту мешанину ниток видишь? Пока эту композицию перевозили, три ключа отвалилось. Пришлось срочно приматывать их обратно. А когда подсветку включили, я увидела, что ошиблась в подборе цвета верёвок. Сижу и комплексую, что испортила глубокие оттенки.

Миша искренне восхищается:
– Потрясающе.
Тайка кивает головой:
– Странно, что моя реклама сработала. Софья не любит скрипичную музыку.
– Я на рояль подписался. Простые мелодии я и на клавишах сбацать могу.
– Много лет назад Софья пригласила на роль пианистки меня. Дала шанс юному дарованию. Я очень старалась, но таких кошмарных звуков эти залы не слышали. Выставка провалилась, и ещё несколько лет критики болтали, что Софья случайно вызвала нечистую силу.
– Ты училась в музыкалке?
– Только четыре класса. Потом руку сверлом пропорола. Пока дырка заживала, у бабушки тумблер в голове переключился, она меня в балет записала. Но если по клавишам я хотя бы иногда попадала, то прыгать у меня хронически не получалось. А на отчётном концерте я ухитрилась от основной группы лебедей оторваться. Они влево, я вправо, и всё такое. На том моя танцевальная карьера и закончилась. Пришлось бабушке со свёрлами смириться.

Миша машинально косится на маленькие руки Тайки. Несколько отметин красноречиво подсказывают, что её путь к мастерству не был усыпан розами.
– А меня старшая кузина Ларка на свои занятия брала. Оставить не на кого было, вот я и сидел в углу, пока она гаммы разучивала. Старый учитель подметил, что ребёнок скучает без дела, и дал мне скрипку. С тех пор так и играю.

Да уж, с пальцами такой длины можно хоть на чём играть. У Миши точно по три фаланги?

Из соседнего зала доносится требовательное «Иии-ша!». Миша настораживается. Тайка слезает с подоконника:
– Это меня. Побежала.

Хорошо сказала. Бегать-то она не умеет. Она умеет ходить мелкими шажочками, чтобы хромота не бросалась в глаза. Только по скорости это получается как слоу-мо от ансамбля «Берёзка». А что делать? Миша смотрит на неё сзади.

Мария дожидается, пока черепашка Тайка закончит свой псевдотанцевальный проход, и повелительно кивает в сторону инвалидной коляски с ещё одной подругой:
– Позаботься об Агнессе.

Пространство залов наполняется тихим перебором простых арпеджио, за ними вплывает поток звуков, из которых складывается гармоничная печаль.

Ла страда. Дорога по-итальянски. Путь Джельсомины в музыке Нино Рота. Грустная, но светлая мелодия, которую нужно играть на трубе, в полосатой кофточке и нелепом пальто.

Каскад неблагозвучных аккордов – и переход к теме Мюнхгаузена в неожиданной тональности, с синкопами.
Путь в небо по-русски, когда весёлое враньё и сума-сбродство ценнее обманных законов.

Может, космос посылает Тайке знак? Хватит сидеть у разбитого корыта? Пора в дорогу? Или это сожаление из других измерений? Джельсомина умерла. Да и к полёту на ядре есть вопросы из физики. Может, Тайку заждались потусторонние ребята с копытами и хвостами?

В звуковые волны вплетается шепелявый баритон:
– Вот она, консерватория. Говорили дураку, чтобы не лез в музыку эту. Не послушал умных людей, влез. И что? Ни денег, ни работы, ни славы. Одни халтуры. Слух сбил на попсе, ничего серьёзного сыграть не может.
Старика с надменным лицом заискивающе поддерживает вялый дедуля, выпавший из повестей Гоголя:
– Сопьётся?
– Наверняка.

Поговорите ещё, клизмы дряхлые. Тайка пообещает что-нибудь хорошее Лёлику Крутому. И Лёлик в своём эпатажном блоге напишет, что ваше творчество попахивает деменцией. Серьёзные критики закидают Лёлика помидорами, но вот увидите, именно свежие мысли наглеца они перепишут в своих собственных обзорах.

Натан Иосифович затягивает распевную лекцию, и музыка умолкает. Тайка откатывает кресло со спящей мумией в дальний угол и садится на стул у стены. Миша плюхается рядом:
– Помочь?
– Если ты про Агнессу, то незачем. Она поспит, потом внуки её заберут.
– Оказывается, кое-кто из этих старичков меня помнит. Одна из моих тёток работает по линии международной культуры. Если ты приходила с бабушкой на выставки в детстве, мы могли встречаться раньше.
– Представь себе куклу, сошедшую с полотна Веласкеса , только с юбкой покороче. Меня муштровали, как караульных у Кремля не муштруют, – осанку держи, голову поверни вот так, сумкой не маши, рот не открывай. Даже если бы рядом нарисовался сказочный принц, я бы его не заметила. Мой мозг был занят тысячью строгих правил. И что-то мне подсказывает, что принцем ты не был.

Миша улыбается:
– Вот насчёт караульных ты зря. Я до двенадцати лет в военном городке рос. Вполне себе спартанцем. За слово «консерватория» меня дядька по плацу гонял, чтобы я глупости не болтал. Но когда меня в столице из музыкальной школы едва не выгнали, тот же дядька в парадной форме к директору явился. Как же, нельзя талант не поддержать.
– Заботливый дядька. Я аспирантуру бросила, так бабушка до сих пор радуется. Она считает, что женское дело – украшать жизнь, а не в железках ковыряться.
Улыбнувшись до ушей, Миша заявляет:
– Хорошенькие женщины украшают жизнь вне зависимости от того, что делают.

Это комплимент? Можно принять на свой счёт? Девочек с полотен Веласкеса учили основам светской болтовни, но в кодексе воспитания Тайки преобладало правило «хорошие девочки молчат». Что ответить, она попросту не знает.
– Кажется, Софья тебя ищет. Иди, выплесни талант на почтенную публику.

Миша смещается из мира кино в русскую классику. Не-много Стравинского , вариация из Мусоргского – музыкант интерпретирует мелодии более чем вольно, перескакивая из одних волшебных сказок в другие. Но его приглашение в ирреальность считывает только Тайка. Почтенное собрание тех, кому за шестьдесят, жаждет другой музыки.

Сделав короткую паузу, Миша переходит к шаблонному музицированию. Рокот космодрома, миллион роз, заповедная пуща – старичьё оживляется, кое-кто начинает подпевать и пританцовывать. Пошла тема. Тайка, грустно вздохнув, катит Агнессу к выходу. Погуляла старушка – и хватит. Внуки заждались.

Следующая страница: 6. Гармония и изобретения

- Того гляди, какое-нибудь прорицание про короны отхвачу, а потом все сцены мира придётся усеивать трупами. А я, может, театр не люблю. И трупов побаиваюсь.
«Привидение на просеке»